Дорога в Русь. Фэнтези - Владимир Макарченко

– Мне твои подсказчики не ведомы.

– Может и славно то. – Загадочно пробурчал себе под нос Сухач. – Потому-то и я здесь теперь.

– О чем это ты?

– Приговор чиню, для усиления действа снадобий. – Соврал Сухач. – Нельзя без того.

В спаленку вошла Лучинка, проталкивая вперед смущенную зеленоглазую гостью.

– Позвольте и нам с Миланой на жениха ее глянуть. – Обратилась Лучинка к супругу.

– Чего глядеть-то? – Вмешался Сухачь. – Дух его еще не совсем в теле окреп. Завтра и пообщаетесь. Сейчас покой и мой пригляд только и нужны ему.

– Вишь, как Сухач положил? Не могу перечить. Он в этом деле старшой. – Улыбаясь, боярин подхватил обеих посетительниц под руки и увлек за собой из спальни.

*****

Получил свое прозвище вождь племени лесичей, что любил побаловать себя зимней встречей с поднятым из берлоги медведем. Шел на встречу такую всегда только с ножом и рогатиной в руках. Да брата брал с собой, чтобы шкуру помог снять с убитого зверя. Боле – никого.

Слава не только воина отважного, но и охотника смелого и бесстрашного была нужна Рыжему Медведю, чтобы держать народ свой в жестком повиновении.

– Давай, побратимушка названый, просыпайся, милок! – Кричал Рыжий Медведь, тыча рогатиной в проем берлоги, которую еще с осени наметил для очередной встречи с медведем.

Ольх в опасливой настороженности топтался на краю поляны, держа в руках то же оружие, что было и у брата. Брать меч Медведь запретил. Недоверие у народа вызовет рассказ об охоте с ножом.

Оторванная от теплого пребывания в мире своих снов, бурая громадина вырвалась наружу и закрепилась на задних лапах, злобно рыча и размахивая передними лапами, вооруженными длинными и острыми когтями. Рыжий Медведь еще более раззадорил свирепого зверюгу, ударив его в грудь рогатиной. Зверюга ступил вперед. Тогда Рыжий Медведь упер рукоять рогатины в землю, а сам с ножом в руке метнулся в просвет между машущими лапами. В руке его блеснул нож и погрузился в мех противника. Только удар не получился. Толи рукоять рогатины потеряла опору, толи Рыжий Медведь, увлеченный поединком, недостаточно верно определил место опоры, но зверюга не завис на рогатине, давая свободу охотнику нанести должный удар. Он завалился вперед, подминая под себя и не устоявшую рогатину, и ее владельца. Дальше все происходило мгновенно. Когти зверя сорвали с охотника шапку вместе с волосами на голове и кожей лица, а зубы впились в оголенную шею, с сухим треском разламывая позвонки. Ольх набросился на вершившего кровавое похмелье зверюгу и нанес ему несколько смертельных ударов ножом. Тот даже на секунду не оторвался от своего занятия и затих, вонзив зубы в окровавленное плечо бездыханного противника.

*****

На прощание с погибшим дядей приехала и Милана. Горе прощает обиды.

– Теперь ничто не разлучит нас тобой! – Заверял отец, прижимая любимую дочь к груди. – Можешь и Аскольда своего назад кликать. Предо мной у него вины нет. Пусть возвращается.

– Нет, отец. Аскольд не вернется. Боярин Славутич нарек его сыном своим и о том народу своему объявил. Полюбились они друг другу. Один родовит, но наследников боги не дали. Другой безроден, но славой воинской обличен. Поставил боярин его старшим над воинством своим. Да и в иных делах первым помощником сделал.

– Жаль… Только, так тому и быть. Не в наших силах решения такие менять. Ты-то по-прежнему в невестах у него, или как?

– Согласия твоего ждем. Боярин заявил, что свадьбу справим, когда отцы согласие дадут и по рукам по такому случаю ударят.

– Верно чтит обычаи Славутич. Мое ему за то уважение. Что ж. Извести соседа, через провожатых своих, что он с тобой в путь снарядил, рад буду встрече с ним и зятем будущим.

Дочь бросилась отцу на шею.

– Ты всегда был справедлив, отец. Оттого и люблю тебя за двоих. Жаль, что матушка до радости моей не дожила.

Гости не заставили себя ждать. Взаимное согласие старших на счастье молодых завершилось большим пиром. На третий день обоз двинул в обратную сторону, увеличившись вдвое ответным визитом гостей со стороны невесты. На том и завершался свадебный обряд, после которого молодые получали право разделить общее ложе.

Хотя и хлопотны дела свадебные, Славутич с Ольхом не забывали поговорить и о положении дел, важных для обоих племен.

– Сосед-то мой стерпит ли потерю выгоды своей с уходом в мир подземный брата моего? – Интересовался соображениями Славутича растревоженный мыслями Ольх. – Моих- то обещаний ему нет. А слюна с его хищного рта, поди, капает. Потихоньку, через родство свое и род весь к рукам прибрал бы. Иные соседи и не воспротивились бы тому. Дело семейное. А тут вона как все повернуло…

– Верно ты говоришь, сватушка. Только, думаю, не рискнет он сразу на тебя разор нести. Мы с тобой тоже ныне родня. Через детей своих. Твои заботы и меня не обойдут. Всяк скумекает. И сосед твой тоже. Поначалу уверовать должен, что никто иной на помощь к нам не придет. Много зла вокруг себя вырастил. Это лето переживем. А там ужо…

– Мы тоже штаны все лето протирать за бражными делами не будем. – Продолжил Ольх. – С соседями пообщаемся, потолкуем наперед. Заодно и воев своих на дела ратные подготовим. Если к худшему обернется. Так я думаю. Вместе что-то еще надумаем и свершим. Держаться друг друга будем.

На том и порешили.

*****

Зимой в покоях Славутичевых уже звенели крики двух младенцев-близнецов, Милорада и Родмира. Все в доме было подчинено одному стремлению, хоть чем-то быть полезными младенцам и их родителям. Долго не находившее своего выхода наружу, сидевшее в душах боярина и жены его жаркое желание любить крошечных продолжателей дел своих, выплеснулось теперь наружу бурной рекой. Давно уже не видела Лучинка столько счастья в глазах любимого мужчины. Сама тоже никак с облаков своих чувств на землю спрыгнуть не могла.

А уж о счастливых родителях и слов не хватит все рассказать.

Однако, за радостями и о делах не забывали. На поляне между рвом и перелеском осваивали приемы боя конного и пешего мужики, коим могли предстоять дела ратные, кому в обороне, а кому и в походах. До изнеможения гоняли их старшие воины под присмотром Аскольда.

– Враг ждать не станет, когда мы отдохнем. Он на нашей слабости нас и переломит. – Строго предупреждал молодой воевода, когда старшие просили уменьшить нагрузку на неопытных мужиков. – А мы уже привычны к тяготам. Он устает, а у нас сила не иссякла. На чьей стороне перевес получится? Вот про то и помните всегда, когда с устатку колени подгибаются. Привыкнут!

К середине лета стало понятно, что миром оно закончится. От врага ожидаемого купцы с товарами заезжать стали. Ранее такое не водилось. К себе люд торговый от Славутича без разору пускал. Мздой тяжкой не облагал. Чувствовалось, что осторожничает пока. Славутич же с Ольхом на большом сходе родов своих по рукам били, клянясь в вечной дружбе.

– Внукам нашим, после нас, вас за собой вести и суд правый чинить! Для обоих родов наших они родные. Можем ли при таких делах усобно жить и один от другого отворачиваться? – Спрашивал Славутич у собравшихся на сход жителей городища, держа на руках близнецов. – Я дед их! Ольх, таков! Какие клятвы нас крепче свяжут, чем эти крохи? Едины будем, как в радостях, так и в горестях!

Довольный народ гулом одобрений ответил на решение такое.

Племя древоземцев своих послов заслало.

– Еще прадеды наши добрыми соседями были! – Кричал в толпу посол слово вождя своего. – После них промеж отцов и дедов наших тоже дружба была! Быть меж нас только миру и согласию! То и детям нашим блюсти повелим! А дети наши, своим пусть о том же напутствуют!

И это соглашение всеми тремя народами одобрено было.

Теперь уже, не всякий в одиночку на союз тот скалиться мог. Больно могучим, он чувствовать себя должен был.

Так случилось, что несколько лет миром земли простояли.

Глава 3. Грустные думы

Родмир пинком отворил дверь из сеней на крыльцо. Дохнул полной грудью прохладного ночного воздуха, сдобренного запахами разнотравья, словно зелья целебного выпил. Думы тяжко давили на голову, не давая отдаться полуночному сну.

– Эх, Милорад! Братец дорогой! Отчего рассудок теряешь?! Был бы жив отец… Давно намял бы нам бока. Тяжела рука у отца нашего была! Жалел нас неразумных. Ласкал больше. А надо было иногда и кнутом по спинам прогуляться, чтобы заветы родителя в тело и душу въелись и сели там прочно. Землю делим, что деды наши, и отец сними, грудью заслоняли и по кусочкам малым собирали. Эх! – Родмир сел на крыльцо и с надеждой глянул в небеса, ожидая хот каких-то знамений, обещанных Сухачем. Сквозь чернеющие облака смутно просвечивал диск нависшей луны. Звезд не было вовсе.

Позади скрипнула дощечка. Родмир понял, что Сухачу тоже не спится, не стал оборачиваться. За много лет научился различать верного друга рода Славутичева. Всех пережил! Совсем сух стал, а все суетится. Сколько лет уж ему? Не припомнилось.